Мы не понимали истинного интереса и уровня профессионализма советчиков и помощников
В преддверии 25-летия независимости Молдовы оценки пройденного пути дают, в основном, политики.NOI.md интересно взглянуть на этот период нашей истории глазами бизнеса, потому что экономика должна определять политику, а не наоборот, как, к сожалению, происходит в настоящее время в нашей стране.
Одним из пионеров отечественного бизнеса является глава холдинга DAAC—Hermes Василий Киртока, который прошел весь путь становления и развития молдавского предпринимательства.
— Василий Афанасьевич, чем, по Вашему мнению, было особенным время зарождения частного бизнеса?
— Опыт перехода от капитализма к социализму в мире был, а обратного опыта не было на тот момент, когда по инициативе Горбачева был принят в 1987 г. Закон о кооперации. Многие «идеи» Михаила Сергеевича были недостаточно продуманы и не были тщательно взвешены.
До этого комсомольцам разрешалось создавать так называемые центры научно-технического творчества молодежи (НТТМ) при райкомах комсомола, которым предоставлялось право проводить определенные коммерческие операции. Так, в очень короткие сроки появились бизнес-единицы, которым в коммерции разрешалось многое, а государственным предприятиям, которые тоже действовали на рынке, было, наоборот, всё нельзя.
Разумеется, все эти вещи использовали недобросовестные руководители госпредприятий, и таким образом началась первая фаза их обескровливания. То есть предприимчивые комсомольцы из этих центров НТТМ находили на предприятиях какие-то запасы сырья или продукции, которые были нужны другим предпринимателям, покупали их по невысоким ценам и продавали в два-три раза дороже. На госпредприятиях в конце 1980-х можно было найти все, что было в дефиците — и металл, и лес, и горюче-смазочные материалы, и стекло, и цемент, и ткани, и бумагу, и многие другие виды сырья и материалов, и новое неиспользуемое оборудование.
В 1987 г. уже можно было создавать кооперативы. В этом частном предприятии должно было работать минимум три человека. Зарегистрировал его, открыл счет в банке и делай что хочешь. Но опять же то же не позволялось госпредприятиям. Например, директор ГП не мог купить всё, что угодно, т.к. он должен был получить разрешение вышестоящих структур. А продать мог только по учетной цене. Однако часто учетная цена была существенно ниже рыночной.
В 1990 г. был принят Закон о малых предприятиях. Можно было создать предприятие даже одному человеку, назвать его в уставе малым, и перестать платить налоги (кооперативы какие-то налоги платили). Таким образом, бизнес- среда формировалась теми, кто вовремя сумел воспользоваться возможностями, которые были предоставлены одним, но не были предоставлены другим.
Несмотря на то, что конец 1980-х – это эпоха дефицита, рынок был достаточно платежеспособным. Это способствовало развитию кооперативов и малых предприятий, которые что-то производили. Я начал свой бизнес в 1989 г., когда работал главным инженером в проектном институте электронной промышленности СССР. Моя компания «Голубая волна» занималась очисткой сточных вод от промышленных предприятий. В 1990 г. мы создали с партнерами малое предприятие Poliproject, которое занималось швейкой и организацией выставок. Мы шили, в основном, женские пальто и стали организаторами первой в Молдавии профессиональной выставки – Wine International.
Одновременно я ещё три года возглавлял Кишиневский филиал Новосибирского государственного проектного института до 1992 г., когда писатели, поэты, журналисты, юристы и профессиональные деятели КПСС, которые правили тогда страной, начали уничтожать все союзные предприятия. Был объявлен суверенитет, потом – независимость, 25-летие которой празднуем. Делалось тогда это очень эмоциально (если не бездумно. Не зря в те годы была популярной шутка – мы объявили независимость от дешевых бензина, металла, леса и других товаров, которые Молдавия как часть СССР получала по ценам значительно ниже, чем мировые цены из России.
— После этого все стало национализироваться. Это было правильно?
— Необходимо отметить, что некоторые предприятия национализировались в форме ликвидации. Тем, повторюсь, историкам, журналистам, юристам, артистам и писателям, которые пришли к власти (и они, в основном, являются носителями национальной румынской идеи), сложно было понять, что проектные и научно-исследовательские институты нужны стране. Они как смотрели, так и смотрят на мир через достаточно узкую щель их образования. Это неплохо в той сфере, где они заняты, многие из них по-настоящему талантливы, но когда ты приходишь к управлению государством, нужно иметь кругозор намного шире. Его и тогда не хватало тем, кто находился у власти. К сожалению, не хватает и на протяжении всех 25 лет.
Получилось так, что основа промышленности – государственные предприятия начали хиреть и чахнуть. Люди, которые управляли государством, глядя на эти хиреющие госпредприятия, по совету иностранных консультантов, у которых тоже не было опыта перехода от социализма к капитализму, посчитали, что единственный вариант, это — приватизация. Тогда власти решили, что надо все срочно продать в частные руки, и тогда мы начнем процветать. Это, может быть, и неплохо, но выбрали самый неудачный способ приватизации – боновой.
— Мы помним приватизационные боны…
— Были и другие варианты приватизации – например, через продажу за деньги для иностранных инвесторов. Ясно, что было не так много предприятий, которые можно было продать, потому что иностранцев в те времена, в основном, интересовали отраслеобразующие и сырьевые предприятия. Таким образом, можно было продать Ciment, известняковый карьер Calcar, винзаводы, потому что был огромный рынок сбыта для вин – весь бывший СССР.
Учитывая невысокую привлекательность нашей страны, часть предприятий можно было приватизировать так, чтобы деньги инвестора вкладывались в капитал этого предприятия. На другой части предприятий надо было организовать корпоративное управление, опыта которого тоже не было, хотя в 1992 г. был создан департамент по ценным бумагам Минфина. А мы создали первую компанию, которая работала на рынке ценных бумаг, — DAAC-Invest, получив лицензию №1. Мы тогда знали больше о рынке ценных бумаг, чем чиновники Министерства финансов. И мы им тогда предоставляли много информации, потому что с 1991 г. у нас уже была такая компания в России «Дам финансы» с лицензией №2, выданной российской комиссией по ценным бумагам. У нас были акции Санкт-Петербургской фондовой биржи, на ней мы работали.
Тогда казалось, что биржи решат все вопросы. И когда они начали открываться в Москве в 1990-91 гг., мы понабирали кредитов и накупили акций разных бирж – и Российской биржи вторичных ресурсов, и Санкт-Петербургской фондовой, и Сургутской нефтяной… Но в итоге всё это закончилось нулем. Через некоторое время все эти акции перестали что-либо стоить. Правда, и кредиты мы уже отдавали не по той цене, по которой брали. Если, к примеру, мы брали в начале 1991 г. кредит на один год на 2 млн рублей под 18% годовых – это было $150 тыс., то когда мы его возвращали, это уже было $10-15 тыс. с процентами (тогда проценты нужно было возвращать вместе с основной суммой). Мы застали время стремительной инфляции. С одной стороны, мы «пролетели» с этими акциями, а с другой – мы вернули купоны (лея ещё не было), которые достаточно легко было вернуть.
Однако, благодаря тому, что мы открыли в России компании, мы начали заниматься там коммерцией. У нас появился бизнес, связанный с нефтепродуктами и металлом. В 1993 г. мы были крупнейшим по величине экспортером металла в Молдове. Мы его завозили из Сибири и реэкспортировали в Болгарию. В те времена бизнес-среда была очень интересной — можно было всё, было очень много свободных ниш. Люди, которые имели образование, и умели напрячь воображение, находили своё место на рынке и работали.
В те времена три четверти нашего коллектива находилось в России, в том числе мы там работали на рынке ценных бумаг, покупали российские приватизационные ваучеры и перепродавали. Одно время у нас было несколько десятков тысяч этих ваучеров. На каждом ваучере мы заработали несколько долларов и были очень счастливы. Потом я уже сообразил, что на них можно было купить около 1% акций «Газпрома», которые сегодня стоят уже несколько миллиардов долларов.
Когда стало ясно, какие возможности мы упустили, мы стали интересоваться уже молдавской приватизацией. В октябре 1993 г. прошел первый экспериментальный боновый аукцион, где выставлялись на продажу десять магазинов. Мы приобрели один из них для 100 человек, которые нам дали свои боны. Так было создано сообщество граждан во главе со мной.
Мы стали понимать, как будет проводиться система приватизации в Молдове, поэтому свернули свои дела в России и сосредоточились уже здесь. Кроме тех направлений, которые я назвал выше, Poliproject начал заниматься выставками. Я тогда был председателем правления этой компании, позже из неё ушел и создал торговую компанию DAAC Hermes, которая сегодня является автомобильным холдингом.
В начале 1994 г. президент Снегур издал указ об инфраструктуре приватизации, которым обозначались приватизационные институты, в том числе инвестиционные фонды. Поэтому компания DAAC Hermes учредила одноименный инвестиционный фонд, который собирал боны. По итогам приватизации он оказался самым крупным фондом, и сегодня единственный остался под тем же названием. Несколько раз мы выплачивали нашим акционерам дивиденды, но в последние годы работаем исключительно на инвестирование и на повышение стоимости компании, которая сегодня называется DAAC Hermes Grup.
— Как можно оценить итоги боновой приватизации?
— Боновая приватизация, для которой не было денег, была очень быстро проведена. Попутно в семь раз сократили число объектов, выставленных для приватизации, в том числе и фабрику Viorica. Самые ключевые объекты были из приватизации исключены. Тогда западные консультанты посоветовали, чтобы инвестиционные фонды не имели права приобретать контрольные пакеты акций, ограничив их долю 20%.
Таким образом, приватизация была завершена. На каждом предприятии оказалось огромное число акционеров, включая инвестиционные фонды. Ни у кого не было контрольного пакета акций и денег, чтобы эти предприятия развивать. С другой стороны, после развала Союза эти предприятия утратили рынки сбыта, система кооперации была нарушена. Особенно это губительно сказалось на предприятиях пищевой, электронной, радиотехнической промышленности, и на предприятиях, которые производили товары бытового назначения. А после того, как ввели твердый лей, рынок сразу наводнил импорт.
Если летом 1993 г. на полках магазинов можно было увидеть трёхлитровые банки с молдавским натуральным соком прямого отжима, то уже в начале 1994 г. везде стоял иностранный сок из концентрата в тетрапаках, и народ кинулся его покупать. Но в любом случае пищевая промышленность какие-то шансы имела. А машиностроение, радиотехническая, электронная, химическая промышленность очень сильно задышала на ладан. Такой промышленности сегодня практически нет. Единственное, что более-менее держится, — это машиностроение. У нас есть несколько машиностроительных заводов, в том числе два — в нашей компании, которые что-то производят и пытаются держаться на плаву.
Таким образом, сформировалась своеобразная бизнес-среда: самые крупные предприятия оказались либо приватизированными, либо остались государственными, но новое государство не умело управлять своими активами. На большинстве приватизированных за боны предприятий ещё не было хозяина, поэтому предприятия оказались в руках директоров, которые были без рынков сбыта и без нормального финансирования. Многие из них понимали, что завтра их уже здесь не будет, т.к. кто-то сформирует свои контрольные пакеты, и действовали сообразно этому.
— В целом 1990-е годы — это…?
— Период разрушения молдавской промышленности, которая волей-не волей разрушалась решениями нашего руководства, а также советами наших зарубежных консультантов. Либо наши консультанты это делали, потому что не имели опыта, либо это делалось целенаправленно, потому что никому не нужна даже маленькая, но промышленно развитая республика. Это была стандартная схема. То же самое происходило и на Украине, и в России.
Также по инициативе зарубежных консультантов проводилась программа разрушения сельского хозяйства Pămînt -когда хорошо действующие, имеющие необходимые материальные базы колхозы и совхозы были разрушены, а крестьянам предложили по кусочку земли. Так индустриальное сельское хозяйство было ликвидировано. А для создания нового сельского хозяйства уже на основе фермерства, или лидерства, нужно время. Иностранцы нам помогли раздать землю, через десять после этого лет прислали другую компанию, которая нас уже учила, как её консолидировать. Поэтому я считаю, что главная проблема нашего молодого государства, с которой столкнулись и руководство, и люди, – это отсутствие необходимых знаний, чтобы развивать государство в переходный период.
В первую очередь отсутствие знаний о профессионализме и мотивах зарубежных партнеров в отношении нас. Мы не очень понимали, в чём истинный интерес тех, кто приехал нам советовать и помогать, мы не очень понимали, как устроена мировая финансовая система, и как сделать так, чтобы наша финансовая система могла финансировать экономику и семьи.
— Кстати, насколько было доступным финансирование на заре становления предпринимательства?
— На начальном этапе кредиты были более-менее доступными. Но когда в ноябре 1993 г. был введен лей, была гиперинфляция, многие госпредприятия брали кредиты под 200-300% годовых, чтобы выдавать зарплату. Директор-коммунист не имел права не выдать зарплату тысячному коллективу, не смотря на то, что не мог продать то, что произвело предприятие. Поэтому брались кредиты, выдавались зарплаты.
И когда был введен лей, ставки кредитования по инерции оставались некоторое время очень высокими (до 100% годовых), несмотря на то, что лей был твердым — 4,3-4,5 лея за 1$. Процентные ставки постепенно уменьшались, но, к сожалению, не уменьшились до разумных пределов и оставались на уровне 15-20% до настоящего времени. Эти условия позволяли брать финансирование только для коротких коммерческих операций, но не позволяли (и не позволяют сегодня) брать кредиты для развития.
Сегодня понятно, по крайней мере, мне и некоторым руководителям, чтофинансовая система может эффективно развивать экономику, если кредит можно взять не дороже 5% и не меньше, чем на семь-десять лет для компании, а для семьи – на 20-25 лет, чтобы приобрести жилье.
Это — параметры финансовой системы, к которой нужно стремиться, и которую нужно создавать, причем можно создать в короткие сроки. Ставки выше 5% и на очень короткий период начинают действовать разрушающе и это — главная проблема, которую не понимали и не понимают все руководители Национального банка. Такая система ни в коей мере не регулирует цены, не борется с инфляцией, а только усугубляет её.
— Какие периоды были наиболее благоприятными для ведения бизнеса за 25 лет независимости?
— 1990-е как будто были благоприятными для развития частного бизнеса, который начинался с нуля. Но параллельно шли процессы разрушения традиционной промышленности, которая создавалась десятилетия. Её капитализация и стоимость этой промышленности была значительно больше, чем вновь создаваемый бизнес. Разрушалось то, что являлось клиентами и партнерами этого бизнеса. Поэтому в нулевые годы наш бизнес не особо развивался.
Если он и развивался в 2000-е, то благодаря тому, что был какой-то порядок в стране, всё-таки власть была сосредоточена в одних руках. Президент Воронин был наиболее сильным руководителем из всех наших президентов. И второй этап, который сильно помог развитию бизнеса, и легализации некоторых его видов – это ставка «ноль» на реинвестируемую прибыль, которая была введена коммунистами (если акционеры хотели получить дивиденды, они платили 15%).
Это – хорошая система и могла бы быть важным компонентом для развития бизнеса и стимулирования для привлечения сюда капитала. Но если нынешнее руководство примет такое решение, то возникнет вопрос у инвесторов – где гарантии, что следующие власти не отменят, как было с «нулевой» ставкой. То есть надо продумать не только налоговую реформу, но и очень важно, с моей точки зрения, продумать вопрос гарантий – как закрепить эту систему.
Однако в нулевые годы я был её критиком. Моя позиция заключалась в том, что любая налоговая реформа должна стимулировать три вещи – развитие импортозамещения, т.е. больше денег мы должны внутри страны оставлять, развитие провинции и стимулирование экспорта. Поэтому я предлагал и предлагаю гибкую систему налогообложения, стимулирующую развитие, в том числе ставка «0» должна служить общей идее – развитие импортозамещения, сельской местности и экспорта. Плюс, конечно, надо удешевлять финансовую систему.
— В настоящее время много говорится о том, что всё деградировало. Можно ли сказать, что нам есть чем гордиться?
— Я считаю, что мы можем гордиться нашей кондитерской, консервной, молочной, мясоперерабатывающей, сахарной, стекольной промышленностью, ковровой, косметической, некоторыми предприятиями машиностроительной и приборостроительной отрасли, есть хорошие примеры в промышленности строительных материалов и строительном бизнесе. Много созидателей работает в сельском хозяйстве. Есть, например, производители саженцев ореха, которые заняли рынки соседних стран, хотя еще лет 10-15 назад пытались купить эти саженцы во Франции, в Италии. Есть очень хорошие массивы садов, виноградников. Несколько винодельческих предприятий производят вина, которые для меня — лучшие в мире.
У нас есть несколько групп программистов, которые разрабатывают программное обеспечение мирового уровня. Есть малоизвестные компании-экспортеры. Например, компания ADD выпускает различные счетчики и отправляет их по всему миру. НПП «РДМ», изготавливающее средства неразрушающего контроля (ультразвуковые дефектоскопы для рельсов железных дорог, для контроля состояния конструкций мостов, газопроводов), является ведущим производителем на рынке стран СНГ. Наверное, кто-то не знает, но в Молдове есть и производство машин. Наша Agromaşina в ближайшее время презентует виноградоуборочный комбайн.
Я считаю, что нам можно гордиться нашими строительными компаниями до того момента, как они лезут в парк что-то строить. Я недавно познакомился с одним предпринимателем, который по всем странам СНГ строит предприятия, в технологическом процессе которых используются нержавеющие ёмкости больших объемов.
Мы производим прекрасные ковры. Мой друг Николас Никула поднял с нуля Covoare-Ungheni. Сегодня эта компания входит в десятку мировых производителей ковров. Их покупают японские и европейские отели, также он их поставляет и в страны Юго-Восточной Азии. Правда, есть проблема: через месяц после появления его нового ковра привозят контрабандой из Турции ковры с таким же рисунком.
У нас есть неплохие дорожностроительные предприятия, но им не дают работы наши патриоты соседнего государства, которые возглавляют город и систему дорожного транспорта. Наши стекольные заводы практически полностью обеспечивают республику стеклотарой. У нас есть предприятия по производству тары, упаковки, изделий из полиэтилена, хорошие типографии.
В Молдове остались хорошие консервные заводы. Я уже не говорю о сырьевых предприятиях, которые получили иностранных инвесторов – сахарных заводах, цементном и т.д. Но самое главное — у нас, в значительно уменьшенном количестве, но все еще сохранились специалисты, которые могут воспитать молодежь и придать новый импульс развитию промышленности. Но для этого нужна государственная программа.
Также нужна госпрограмма по развитию туризма. В Молдове есть довольно много необычных интересных мест для иностранных туристов – и винные подвалы, винные предприятия, и места, которые обладают неповторимой атмосферой – например, Цыпова, где, говорят, находится могила мифического фракийского певца Орфея. Недалеко расположена Сахарна. Есть карстовые пещеры с подземными озерами, которые, к сожалению, ещё не открыты для посещения туристов. Но мы это не умеем преподнести.
Я был в Словении, в санатории, в городке Рогашка с населением 5 тыс. жителей. Всё, что там есть, местными властями использовано для того, чтобы затащить туристов. Например, в туристическую программу входит посещение шоколадной фабрики. Это трехэтажное здание площадью 600 кв. м, где на третьем этаже живет семья, на втором производится шоколад, а на первом продается. Интересно, фабрику Bucuria посещают такие же толпы туристов, которые бывают на словенской фабрике? Во-первых, они платят за экскурсию, а во-вторых ещё и покупают.
Там есть оленья ферма и при ней — ресторан, его посетители смотрят на несколько гуляющих оленей. В нашей республике тоже есть олени. Или в Рогашке туристов возят на экскурсию на стекольный завод, где они на выходе ещё покупают бокалы. Или на косметическую фабрику Afrodita автобус за автобусом подъезжает с туристами. Viorica намного круче смотрится, поэтому мы, в ближайшее время, откроем здесь хороший туристический маршрут.
Я думаю, что в ближайшее время весь накопленный опыт, включая и негативный, проявит себя в форме долгосрочных программ развития нашего государства. Мне кажется, что нас ждет большое будущее, потому что хуже быть не может.
— Каким образом станет лучше?
— Бизнес старается развиваться даже в этих тяжелых условиях. Но для маленькой страны обязательно нужна государственная программа поддержки бизнеса и в первую очередь госпрограмма развития импортозамещения, развития провинции и экспорта, о которых я уже упоминал. Нужна финансовая система, способная развивать бизнес и семьи. Через это уже проходили некоторые страны после войны. Надо этот опыт просто взять и тиражировать так, как, например, в Южной Корее в 1960-е гг. при президенте Пак Чон Хи государство вырастило своих южнокорейских «тигров».
И в Молдове есть материал, с которым можно работать. Мы постоянно пытаемся общаться с различными руководителями нашего государства, передавали им свои предложения. Что-то из них учитывалось, но в основном, нет, потому что застревало на уровне советников, либо работников министерств, которым не хватает ни знаний, ни кругозора, ни понимания того, что надо делать.
Нынешнее руководство организовало экономический совет при премьер-министре, но я даже не знаю, кто туда входит. По крайней мере, известных мне бизнесменов там нет. Зато создана ассоциация деловых людей, несколько месяцев она активизировалась. Встречи проходят с участием вице-премьера, министров, руководителей Таможенной службы, в общем, диалог начался.
— Как муниципальный советник как Вы считаете, чем обернулись годы независимости для Кишинева?
— В целом Кишиневу повезло меньше, чем всей стране. Так получилось, что Кишиневом управляли люди ещё с советского прошлого. Костин – продукт советской системы. При нём Кишинев если не развивался, то хотя бы не разрушался. При Урекяне он начал деградировать, но не активно, т.к. Серафим Александрович имел образование и соответствующий опыт. Мне не понравилось то, что в те времена начали неосторожно обращаться с зелёными зонами, несмотря на то, что ущерб был нанесен небольшой.
Многое было сделано – проложены новые троллейбусные линии, правильно реконструированы несколько улиц. Например, я считаю, что перед Урекяном можно снять шляпу за реконструкцию ул. Измайловской. Этот проект был намного сложнее, чем те проекты, которые сегодня реализуются на кредитные деньги.
Нынешний примар пришел со своей либеральной командой ребят, которые с нуля начали строить свой бизнес, и не нашли ничего лучшего, чем заниматься строительством. Одни либералы-городские чиновники не делимитировали зелёные зоны и выделяли там участки и, наверное, с этого что-то имели. А другие там строили. Очень мощно развился киосочно-павильонный бизнес, никакого порядка нет с рекламой. Киртоакэ, правда, делает вид, что пытается навести какой-то порядок. Однако, если убирать рекламные панно, то в таком случае надо убирать все – и бизнес его брата или родственника, который LED экраны повесил по всему городу.
У нашего города нет хозяина, у которого есть понимание, как решить какие-то проблемы. Поскольку от первого лица в управлении городом зависит очень многое, этот человек должен обладать каким-то объемом знаний и опыта, чтобы им управлять. Нужно знать всё и про водоснабжение, канализацию, электроснабжение, освещение, транспорт, как строить дороги, развязки и т.д.
Так как этого нет, происходит разрушение зелёных зон, жилых кварталов, допущена экологическая катастрофа на станции очистки сточных вод и на необорудованной свалке твердых бытовых отходов Пурчел, завышается стоимость работ по ремонту городских коммуникаций и дорог. Столичный бюджет получает невыгодное кредитование (если ЕС кредитует инвестиционные проекты под 2-3%, то наш мэр берет под 6-7%). Мы получили недостаточно развитую транспортную инфраструктуру, наиболее выгодные транспортные маршруты передаются коллегам по Либеральной партии, в исторической части города строятся высотные здания. Кишинев деградирует из-за некомпетентности генерального примара и членов его команды.
Но нынешнему составу муниципального совета – оппозиционного по отношению к ЛП – удалось остановить какие-то разрушительные процессы. Даже примар стал на какие-то из них обращать внимание. Например, нам удалось остановить незаконное строительство заправки у парка Alunel, на месте сквера у клуба Codreanca и т.д. Тем не менее городу нужен другой примар, не повязанный в каких-то сомнительных схемах. Надеемся, что нам удастся собрать подписи и провести референдум об отставке Киртоакэ. Ведь Кишинев — по замыслу, красивый город, и его ещё можно спасти.
— Какое наше самое большое достижение?
— То, что была восстановлена молдавская государственность, — это большое достижение, потому что эта страна, в средние века была создана на основе мощной идеи, уходящей глубокими корнями в древность. 200 лет это было одно из наиболее развитых государств, может быть, даже во всей Европе. Это было богатое государство, с хорошей армией, мощным флотом, который доминировал в Чёрном море и был заметен в Средиземном. Эта страна была основана как продолжатель гето-сарматской или дакийской традиции. А Дакия – одно из мощных государств фракийцев — одного из наиболее старых народов Европы.
Я думаю, что наличие государственности является очень большим нашим богатством, а наличие суверенитета – это хорошая причина для того, чтобы на территории Республики Молдова быстро создать процветающую страну.
Поскольку все мы учимся на собственном опыте и ошибках, то те ошибки, которые мы совершали, тоже являются нашим достижением, т.к. есть основания их не повторять. Важно проанализировать, что мы натворили за 25 лет независимости, и с учётом накопленного опыта и знаний общаться с иностранными партнерами, которые нам стараются помочь.
— А каковы наши самые большие ошибки?
— Главной проблемой, которую мы создали, является проблема разделённости страны. Это очень сильно нас тянет назад и соответствующим образом воспринимается потенциальными инвесторами. Многие считают, что это – тлеющий очаг. Но конфликт искусственно создан и искусственно поддерживается.
Важнейшая проблема – это неверие большинства людей, и особенно многих представителей молодежи, в будущее своей страны, что тоже создано искусственно людьми, которые продвигают в нашей стране румынизм, людьми, которые создали систему изучения не нашей истории. У меня есть своя точка зрения на то, кто мы — румыны или молдаване. Однозначно мы — этнические молдаване.
Даже если допустить, что правильно мы называемся румынами, то, несмотря на это, есть объективные законы развития слабого национального государства. Они хорошо поняты, например, в Косово, Боснии, Черногории, Словакии. Эти страны называют свои языки и нации по названию стран.
Черногорцы всегда говорили на сербо-хорватском, а два года назад парламенты Боснии и Черногории приняли постановление о том, что их языки называются боснийским и черногорским, потому что люди там хотят построить государства, а не имитировать этот процесс. А когда они хотят разрушить его, они действуют так, как действуют наши местные румыны. При этом мои претензии обращены только к нашим, местным румынам. К румынскому государству у меня вопросов нет – оно действует так, как понимает свои интересы.
Наша система образования агитирует уезжать детей в Румынию учиться в университетах, тем самым разрушается собственная система образования. Одновременно в Румынии учатся 25-30 тыс. молдаван. Вместо того чтобы получать образование на родине, платить нашим университетам, приобретать товары в наших магазинах, они это делают в соседней стране, развивая страдающую от недостатка студентов румынскую систему образования и экономику этих городов.
Например, Кагул начал стремительно развиваться благодаря тому, что, помимо нескольких колледжей, там был создан университет. Одновременно в этом городе жило 15 тыс. студентов, которых поддерживали родители, давая им деньги на расходы. Теперь это тоже захирело. То есть система образования тоже является мощной частью системы экономики. Мы это тоже не учитываем.
Как не учитываем и то, что спорт, кроме того, что дает здоровье, прививает хорошие навыки детям, тоже является важным фактором развития экономики. У нас нет, не считая частного стадиона Zimbru, большой футбольной и легкоатлетической арены, нет многофункционального дворца спорта, хотя давно можно было выкроить 15-20 млн евро или долларов, чтобы его построить.
И я как руководитель Федерации бокса хорошо понимаю, что мы могли бы раз в год привозить какой-то международный турнир, куда приедут две-три тысячи человек вместе со спортсменами, проведут здесь десять дней, потратят кучу денег и расскажут потом дома о том, что не такая уж плохая страна Молдова. А спортивных федераций довольно много. Поэтому и спорт — это очень важная часть современной экономики.
Я думаю, что мы не получили ещё достаточно знаний, чтобы понимать, как развивать импортозамещение, несмотря на то, что рынок у нас относительно небольшой. Но на нём могут свободно развиться десятки предприятий легкой промышленности, которые могли бы производить обувь, одежду и продавать внутри страны. Есть некоторые попытки, однако, к сожалению, процветает контрабанда. Власти пытаются решить эти вопросы, используя только административные рычаги, а эффективными могут быть только рычаги организационные.
Эту проблему надо решать организационным путем, чтобы было невозможно легализовать незаконный товар. У нас же торговля зачастую — это система легализации контрабандного товара. Проблему надо раз и навсегда решить таким образом, чтобы и ликвидировать патенты в торговле, и чтобы люди, которые обладают патентами или работают у патентщиков, могли найти работу. А нам, кстати, не хватает специалистов на производстве. Людям, которые занимаются торговлей по патенту, возможно, нужно выдать какие-то льготные кредиты, чтобы они инвестировали в свой бизнес. Но проблему надо решать в первую очередь для того, чтобы уйти от недобросовестной конкуренции с местными товарами.
Мы не очень ещё понимаем, как надо развивать территории, потому что пустеют наши сёла, многие из которых созданы 500-600 лет назад. Нужно создавать условия, чтобы туда приходили инвестиции. К примеру, есть страны, которые обозначают территории, которые особо важны для развития, и там не только создают льготные условия для инвесторов, но даже платят деньги за это.
В своё время мы предлагали обозначить такие регионы, виды импортозамещающих товаров, которые нужно поощрять к производству, и предлагать для инвестирования, а через семь лет, к примеру, возвращать полностью их деньги и при этом оставлять за ними собственность. Вся страна должна быть СЭЗ, промышленным парком и т.д.
Например, если ты построишь в Бессарабке завод по производству пылесосов или холодильников, создашь 200 рабочих мест со средней зарплатой 300 евро, половину материалов для строительства купишь внутри страны, то мы тебе через семь лет вернем твои 5 млн евро, которые были инвестированы в строительство. И кроме этого ты 25 лет не будешь платить налог на прибыль. Но при этом ты будешь платить налог на заработную плату (отчисления в фонды социального и медицинского страхования) и НДС. В итоге государство к моменту возврата денег получает производство, рабочие места, причину для того, чтобы не умер этот населенный пункт и достаточно средств в виде налогов от данного производства, чтобы вернуть инвестору. То есть надо создавать уникальное предложение для того, чтобы сюда приходили инвесторы.
Но сегодня этому мешает частая сменяемость премьер-министров. Чтобы премьер что-то понял, ему нужно хотя бы пару лет поработать. Поскольку нынешнее правительство действует всего лишь несколько месяцев, то ему и кажется, что главным его достижением является оживший диалог с МВФ. Нам дадут $180 млн за два-три года. Но они у нас и так есть, несмотря на то, что миллиард украден, ещё почти $2 млрд резервов есть. Ведь мы, получив деньги от МВФ, должны их вернуть на Запад. То есть либо они нас лохами считают, либо наш премьер-министр играет в какие-то игры, которые нам до конца не понятны. Но таким образом мы долго не сможем развивать свою экономику.
Я считаю, главное, что нам надо потребовать от МВФ, — чтобы нас научили, как сделать финансовую систему способной финансировать развитие бизнеса и семей. Они это знают и наших соседей-братьев румын научили, ведь несколько лет назад там ставки были очень высокими. То же самое в других странах Европы. Это говорит о том, что эта проблема техническая, эта проблема знаний и одновременно поддержки международных финансовых структур.
Но я верю в хорошее будущее нашей страны – знания накапливаются и придет время нашего стремительного развития.
— Благодарю за интервью.
Ангелина Таран
Оставить отзыв